Форум » Тайная библиотека » День 1. Знакомство с родителями » Ответить
День 1. Знакомство с родителями
Сара Мэтьюз: 1. Участники: Джон Хоггарт, Сара Мэтьюз. Набор: закрыт. 2. Дата и время начала событий эпизода: день 1, начало седьмого вечера, только что резко стемнело. 3. Отправная точка игры, локация: более-менее уцелевший крупный супермаркет в рабочем квартале. 4. Краткое описание: что может связывать того, кто добровольно отказался от звания человека, и ту, которая без малейшего на то желания лишилась права им называться? Быть может, общие воспоминания? Даже если настоящими они являются только для одного из них. - продолжение данного квеста здесь
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Джон Хоггарт: Чертовски хотелось пить. Прошу не путать с "выпить" - как бы не организм не требовал традиционной дозы алкоголя, надираться прямо сейчас и прямо здесь было был воистину изощренным способом самоубийства. А к суицидам Джон не был склонен никогда... Утром, как водится, бродяга проснулся на любимой своей Клапхам Коммон, где ночевал уже третью неделю к ряду практически безнаказанно, мучаясь от сильного похмелья: вчерашний денек мог быть охарактеризован популярным в прошлом словечком "разгуляево" и оставил на память о себе недолговечное, но тяжелое наследие. Распухший язык по сухому небу, в глазах все барханы Сахары, в голове адские пляски под аккомпанемент оглушительной тишины... Тишины? Это выбивалось из до боли знакомого сценария. С трудом превозмогая дурноту, Хоггарт огляделся. В его жизни было не так много принципов, один из них гласил "Никаких наркотиков: ни колес, ни ханки, ни травки". А значит со вчерашней выпивкой было явно что-то не то... За день, показавшийся бездомному годом, Джону стало ясно, "что-то не то" было с миром, а выпивка как раз осталась самой неизменной и стальной вещью в нем. И только врожденный, чрезвычайно сильный в этом человеке инстинкт самосохранения помешал "обмыть" это важное открытие. Под вечер жажда стала просто нестерпимой, и ноги сами собой понесли мужчину к ближайшему магазину. О том, что после произошедшего катаклизма он вряд ли будет работать, Хоггарт даже не задумался. Он просто шел по знакомому, протоптанному на подкорке мозга, маршруту к месту своей единственной в этой жизни работы. И не обманулся - двери супермаркета натужно, неприветливо, но раскрылись, поддавшись грубой силе, впуская человека в торговый зал. Где-то там блестят в тусклом свете единственной лампы пластиковыми боками бутылки с газировкой.
Сара Мэтьюз: Она любила моцареллу с красным итальянским вином. Впервые мама дала ей попробовать этот сыр с половинкой бокальчика какого-то терпковатого, с лёгкой кислинкой вина ещё лет этак в тринадцать, и с тех пор Сара наслаждалась этим нехитрым лакомством, которое было лучше всяких шоколадок, конфет и прочих сладостей. Мама научила её пить хорошее вино, а оно всегда стоило достаточно дорого, поэтому свою маленькую традицию - моцареллу с бокальчиком полусухого красного - Сара почитала не так часто. А вот сейчас, сидя в пустом супермаркете, чудом сохранившемся после этого, девушка пила прямо из горла самое дорогое найденное на полке вино, заедала уже третьей упаковкой моцареллы, но никак не могла насытиться, сколько бы ни ела. Рядом валялись обёртки от чесночных хлебцов, полупустая банка колы и обгрызенная плитка шоколада, а Сара чуть не глотала слёзы. Не сработало. А она так надеялась, что сможет насытиться нормальной пищей! Потому что тот способ питания, который предлагало ей мироздание с момента пробуждения, вызывал у девушки нервную дрожь. Сара брезгливо одёрнула рукав пуловера, который, задравшись, обнажил зеленоватую кожу, - и замерла. Сначала она почуяла пищу, и уже после этого услышала звук, означавший, что кто-то вошёл в супермаркет. Не просто "кто-то", но человек - Сара сама ещё толком не разобралась, как ей это удавалось, но, даже не видя глазами, она каким-то непонятным и нечеловеческим инстинктом улавливала все оттенки потенциальной пищи. В животе заурчало, как будто девушка только что не отдала дань более чем богатому ужину. Организм требовал совсем иного, и девушка отлично понимала, чего именно. До боли закусив губу, она зажмурилась, стараясь сдержать позывы своего нового естества, и, быстро натянув плащ и закинув за спину рюкзак, пригибаясь, двинулась к выходу, надеясь ни с кем не столкнуться. От него за милю несло раздражением и страхом, а Сара была так голодна, так ужасно голодна! Девушка и сама не заметила, как, прикрыв глаза и до боли вцепившись пальцами в какую-то полку, потянулась к зашедшему в магазин мужчине, выпивая из него по капле страх, раздражение, обеспокоенность из-за случившегося в мире... Совсем немного. Просто чтобы не рухнуть в обморок от голода. Сара уже успела выяснить, что люди почти не чувствуют, когда она питается, если делать это осторожно. Просто в какой-то момент замечают, что их страх, злость, ненависть или, наоборот, радость и удовольствие слегка угасают, теряют яркость и отходят на второй план. У этого человека, которого девушка даже ещё не видела, она выпивала только дурное. Но, наверное, слегка не рассчитала собственные силы, вернее, их почти полное отсутствие - и словно в омут с головой погрузилась гораздо глубже, чем планировала. ...Принимать чужой облик ей было нелегко. До сих пор пробовала всего один раз, но этого было достаточно, чтобы понять: если Сара хочет выглядеть иначе, ей постоянно нужно питаться. По чуть-чуть. Понемногу. Самую малость. Почти незаметно для человека. Но регулярно и именно тогда, когда хочется, потому что иначе зрелище смены облика вызовет приступ тошноты у неё самой, не говоря уж о сторонних зрителях. Поэтому, увидев в памяти мужчины образ давно оставленной дочери, Сара не одну и не две минуты старательно собирала по клочкам воспоминания, сплетая воедино тонкие нити, пока не смогла в точности представить, как бы выглядела девочка по имени Лили, если бы была жива. Сара сглотнула, нервничая: выдавать себя за человека, которого другой почти не знает - это полбеды, но играть роль девочки-подростка, когда уже вышла из этого возраста, может оказаться не так-то просто. Но девушка сознавала, что другого такого шанса может не представиться. Побираться от человека к человеку было сложно, долго держать чужой облик при этом выходило с трудом и постоянно хотелось есть, всё сильнее и сильнее. Кроме того, всё внутри Сары бунтовало, стоило лишь подумать о том, чтобы обмануть... например, встреченную ещё утром женщину-доктора, которая бродила по городу и только тем и занималась, что оказывала помощь всем пострадавшим; или старого солдата, взявшегося присматривать за чужими мальчиками-близнецами, хотя в этом новом мире нелегко выжить и самому, не говоря уж о том, когда нужно заботиться о двух недорослях. А этот человек в супермаркете был кем угодно, но не героем - это она чувствовала, пока копалась в его воспоминаниях, рисуя образ оставленной дочери. Может, если она прицепится хвостом к нему и будет по чуть-чуть питаться дурными чувствами, это будет не так... грешно, плохо, мерзко и гадко? Последние штрихи - и вот она уже не Сара Мэтьюз, а Лили Хоггарт, очаровательная и не по-детски серьёзная девчушка лет двенадцати, с шоколадным пятном на щеке и испуганным взглядом. Конечно, Сара не стала бросаться к мужчине. Лили Хоггарт последний раз видела отца ещё совсем маленькой. Узнать её должен был именно он. И, глубоко вздохнув, Сара... нет, теперь уже Лили осторожно высунула голову из-за прилавка, как будто маленький затравленный зверёк, опасающийся приближавшегося хищника, но не способный убедить себя не выглядывать из норки.
Джон Хоггарт: Никого. Огромное здание, в котором не должно быть так пусто и тихо, в котором всегда было людно, даже за полночь, абсолютно пустое, заброшенное, только еще не разворованные, не растасканные по большей части товары на полках, ожидающие своего покупателя, - жутковатое зрелище из какого-нибудь старого ужастика, а никак не картинка современной реальности. Думал ли когда-нибудь Джон, что увидит мир после Апокалипсиса своими глазами? Нет, он всегда надеялся, что Бог, умеющий, как все уверяли, прощать грехи и глупости, заберет его к себе, прервав никчемную беспутную жизнь. Вышло все иначе и... Хоггарт был этому рад, потому что какой бы она ни была, эта жизнь, всегда есть шанс исправить ее к лучшему, правда? Правда?.. Человек измученный жаждой, рожденной похмельем, будет идти к своей цели вопреки всему. /Встань на его пути "нечто", "миледи" или стая "ведьм", он пройдет мимо и не заметит, а посмей кто помешать приблизиться к заветной влаге - размажет тонким слоем по полу. Ну и как наш бродяга в таком состоянии мог заметить ребенка, робко выглядывающего из-за прилавка? Утолив первую жажду, распихав по необъятным карманам, от чего они стали нелепо топорщиться, искажая и ломая силуэт мужчины на грязном и уже совсем не скользком полу, еще три бутылочки с водой на всякий случай, Хоггар мазнул взглядом прищуренных, покрасневших глаз по укрытию ребенка, выискивая стенд с виски или другим крепким дармовым спиртным, и сперва не обратил внимание на пару блестящих детских глазенок. И только спустя несколько секунд понял, что находится в супермаркете не один. Нож тут же оказался в руке бывшего охранника, а сам он вызывающе, агрессивно глянул на существо, еще не до конца уверенный, что это человек. С ножом в руке Джон чувствовал себя намного спокойнее и увереннее, раздражение и страх таяли на глазах, освобождая разум от шор и рамок своего присутствия. А может это из-за того, что его больше не сушит жажда? Одним словом, мужчина чувствовал себя на удивление спокойно для такой экстремальной ситуации. Хоггарт долго вглядывался к личико ребенка, девочки, а потом, опустив оружие острием к полу, сделал шаг вперед, совсем крохотный. Даже неискренняя, натужная улыбка делала это лицо если не красивым, то приятным и обаятельным; глаза оставались злыми, настороженными, но уже сейчас явная угроза и вызов сменялись удивленным узнаванием. Может ли отец не узнать свое дитя, свою кровиночку? Такой, как Хоггарт может, но черты лица, взгляд показались ему смутно знакомыми, словно в этих еще не сформировавшихся, мягких детских чертах он видел отражение самого себя и, в большей степени, матери. Что-то, конечно, было и от бывшей жены... Неуверенный, страшащийся в равной мере и ошибки, и подтверждения своей догадки, бездомный не решался звать ее по имени. - Иди сюда. Кто ты, девочка? - тихо и неуверенно. Видно, что человек не привык иметь дело с такими крохами и боялся ее напугать. Казалось бы, что ему Гекуда, что он Гекубе, но... каким бы мерзавцем в привычном мире, в прошлой жизни ни был Хоггарт, сейчас, в этом Аду на земле, все они должны были объединиться и заботиться о каждом из тех ,кто сумел сохранить свою сущность и разум. Джон не был героем и никогда не мечтал им быть, но ребенка, брошенного, может осиротевшего, он выведет из этого квартала, где кроме тривиальных монстров можно наткнуться на недобрых людей, что порой много хуже, и передаст кому-нибудь, кто способен позаботиться о детях. Потому что пройти мимо нельзя, потому что... его собственная дочь может так же стоять в каком-нибудь магазине или офисе, растерянно и испуганно хлопать ресницами и ждать помощь хоть от кого-нибудь. Или, все-таки, это его девочка, его маленькая Лили? Сколько бы ей было сейчас? - Не бойся меня...
Сара Мэтьюз: Сара была сыта. Сыта настолько, насколько позволяла себе насыщаться: чтобы хватало твёрдо стоять на ногах и без труда удерживать чужой облик. Конечно, ей хотелось ещё немного, всего несколько глотков, чтобы наесться в полной мере... В прошлом девушка никогда не испытывала проблем с лишним весом - вот уж и правда подарок природы для любой женщины, - поэтому всегда могла себе позволить кушать даже сладкое и сдобу, не говоря уж о любимой картошечке фри, жутко вредной, но удивительно вкусной. То есть Сара всегда ела досыта, поэтому теперь чувствовала себя немного странно: вроде бы и сил на всё хватало, но всё же чего-то организму недоставало. Девушка вспомнила сюжеты виденных когда-то фильмов и прочитанных фантастических книг. Почему-то она сравнивала себя с вампирами, пусть даже питалась иначе. Но во многих этих вампирских источниках кровопийцы вполне могли удовлетвориться донорской кровью или несколькими глотками крови жертвы, однако полное осушение, когда человек умирал у них в руках, доставляло особое удовольствие. Что, если и ей для полного насыщения нужно полностью выпить из человека все чувства, мысли и воспоминания? Сара вздрогнула от отвращения, но тут же взяла себя в руки; ей нужно было сосредоточиться на ином. Как, как, чёрт возьми, повела бы себя в подобной ситуации двенадцатилетняя девочка-подросток? Сара, в общем-то, помнила себя в этом возрасте, и ей казалось, что в двенадцать она уже вполне неплохо соображала и вела себя довольно таки самостоятельно, но восемь лет могли навеять на воспоминания туман, исказив их. Если бы Джон Хоггарт знал свою дочь лучше, если бы поддерживал с ней общение, девушка могла бы найти в его памяти картины того, как поступала и говорила девочка, насколько была серьёзной или легкомысленной, весёлой или капризной. Но мужчина бросил семью, когда Лили исполнилось... кажется, четыре. Значит, Саре самой нужно было думать и решать, какие слова, поступки и реакции можно ожидать от ребёнка в такой ситуации. Нет. Не ребёнка. Разве в двенадцать она считала себя ребёнком? Вот уж вряд ли. От этого и следовало отталкиваться. Она больше не Сара. Теперь её зовут Лили, Лили Хоггарт, ей двенадцать, она уже почти взрослая, но одной всё равно очень страшно в этом ужасном, ужасном, ужасном мире. Мама учила её не доверять незнакомцам, а этот незнакомец, хоть и улыбается, но выглядит всё равно пугающе. А ещё он неопрятный и похож на бродягу. Мама говорила, что не следует относиться плохо к тем людям, кто по разным причинам находится на нижних ступенях социальной лестницы (в двенадцать уже можно рассуждать подобными терминами или пока рановато?), но и доверять им бездумно тоже не следует. И Лили отступила назад, не сводя глаз с приближавшегося к ней мужчины, нащупывая рукой на ближайшей полке супермаркета что-нибудь, чем можно бросить в дядьку, если он вдруг окажется монстром или, хуже того, плохим человеком. Пусть даже хотя бы консервную банку. - А я и не боюсь! - чуть повысив голос, проговорила она, продолжая всё же пятиться. - Сейчас придёт мой папа, он пошёл за батарейками для фонарика! Ей вовсе не пришлось изображать горечь: Сара тоже лишилась своего отца, как и маленькая Лили. Вот только отца девушки забрала трагическая случайность, а Джон сам вырезал себя из жизни собственного ребёнка. Но он был жив, относительно здоров и, кажется, даже не помешался от зрелища всего этого безумия. И Сара в какое-то мгновение позавидовала незнакомой девочке Лили, которой, может быть, уже даже не было в живых. - Не боюсь... - повторила она чуть тише и, наконец-то нащупав на полке искомую консервную банку, схватила её обеими руками, угрожающе насупившись.
Джон Хоггарт: Да уж, как говорится "Ну и рожа у тебя, Шарапов!". Джон вполне мог предвидеть, что его неопрятный, неприятный, явно отталкивающий внешний вид напугает малышку, вселив вместо необходимого доверия, страх и желание спрятаться от странного, незнакомого дядьки, который выглядит похуже некоторых чудовищ. А улыбка на бородатом, неухоженном лице пьяницы кажется неестественной, чужой, пугающей. Мужчина тяжело вздохнул, чувствуя, как внутри шевельнулось прикорнувшее было раздражение, захотелось грубо схватить ребенка за руку и просто потащить прочь из этого безусловно опасного места, не обращая внимания на плачь и крики. Все равно девчонка потом его никогда больше потом не увидит, так чего церемониться? Выдумке про отца, ушедшего за батарейками, разумеется, Джон не поверил ни на мгновение, консервной банки тоже не убоялся, а уверенность в собственных силе и правоте только больше подстрекали бродягу к решительным действиям. Мужчина сглотнул, попытался взять себя в руки, и снова попробовал применить дипломатический метод выманивания ребенка. - Не дури, девочка, - как можно мягче и убедительнее постарался говорить Хоггарт. - Я не сделаю тебе ничего плохого. Отведу к маме, чтобы она не волновалась. Ну же, положи банку, а то я уже тебя боюсь... Неуклюже пошутил бездомный. Он понятие не имел, как нужно вести себя в детьми, особенно с и не большими, и не маленькими, средними... Девочке на вид было лет десять-двенадцать, то есть среднестатистический возраст обычного лондонского беспризорника и мелкого щипача. Как нужно было общаться с ними? Лицо злее, брань через каждое слово, грубые шутки и крепкий табак могли размягчить их каменные сердца, не знающие любви, не познавшие родительского тепла. Эта девчушка была другой, и Джон терялся. Бывший охранник еще раз взглянул ей в лицо, остановил взгляд на форме носа, цвете глаз, линии губ... Его терзали смутные подозрения: Лили или не Лили? Но как, как человек может узнать своего ребенка, если ушел из семьи восемь лет назад, когда дочка была совсем маленькой, казалась неугомонным, неудержимым чудовищем, везде лезущим и все ломающим? Голос кровь? Чушь, она молчит. Только нутро, а может все еще не пропитую душу, сдавило невидимой холодной рукой и по коже бегают "мурашки". - Меня зовут Джон. А тебя? - может быть хоть так поможет. На периферии сознания интуиция тонко намекала, что пора и честь знать, сматываться побыстрее до подальше из этих трущоб к цивилизованным людям, военным, докторам, полицейским под крыло вести малышку. Пока не случилась беда. А она обязательно случится, не с Хоггартовой удачей.
Сара Мэтьюз: - Мамы нет... - тихо ответила Сара голосом Лили, вновь не покривив душой. Мамы действительно не было. Как и тёти Элис, соседа мистера Финча, университетских приятелей, местного сумасшедшего с первого этажа... Никого не было. И Сара испытывала не меньший ужас, чем, наверное, могла бы ощущать на её месте двенадцатилетняя девочка-подросток. Впрочем, наверное, даже существенно больше: потому что, в отличие от ребёнка, куда лучше могла представить, какие кошмары могут встретиться в этом новом мире. Например, такие монстры, как она сама. - Никого больше нет. И идти некуда. Она безвольно опустила руки вдоль тела, и банка маслин с глухим звуком упала на пол, откатившись куда-то под полку. Сара всхлипнула, оседая на пол и опуская голову, снова почти не играя - зачем было пытаться изображать горечь, если она действительно испытывала страх, боль и сильнейшую обиду на мир, сделавший её такой, какой она стала? Пришлось вновь напомнить себе о том, что теперь её зовут не Сара, а Лили. Лили. Лили. Милое, очаровательное, хорошенькое имя для чудесной девочки, серьёзной не по годам и сумевшей выжить целый день после неведомой катастрофы. Она шмыгнула носом и провела ладонью по глазам, неловко поднимаясь на ноги. Что же, во всяком случае, концентрируясь на поддержании облика девочки и постоянно фильтруя собственные мысли, чтобы не сказать или сделать что-то такое, чего нельзя ожидать от школьницы, Сара как будто бы даже ненадолго забыла о голоде. И смогла посмотреть на Джона Хоггарта не как на источник пищи, но как просто человека. Сломавшегося под гнётом жизни или добровольно выбравшего такой сомнительный путь - не столь важно. Всё равно он был человеком, а значит, де-факто лучше самой Сары, как бы она ни старалась поверить в обратное. - Я Лили, - она сморгнула с глаз выступившие слёзы и снова провела ладошками по лицу. На пальцах остался след шоколада со щеки, и Сара-Лили несколько мгновений смотрела на пятнышко, прежде чем очнуться и протереть щёку тыльной стороной ладони. На Джона она всё ещё косилась настороженно, но надеялась, что со стороны кажется, будто девочка не то чтобы расслабилась, но скорее просто устала бояться, решив рискнуть и довериться незнакомцу. В конце концов, человек ведь не мог оказаться хуже тех монстров снаружи? - Лили Хоггарт.
Джон Хоггарт: Вам знакомо чувство, когда реальность, нешироко замахнувшись, бьет вас литым кулаком между глаз? Да? Ну тогда для вас не будет проблемой представить и понять, что почувствовал Джон, услышав имя девочки. Лили Хоггарт... Мужчина не часто пользовался своей фамилией, в кругу его общения не особо принято, но забыть еще не успел. И ребенок, до одури похожий на его дочь ей и оказался. И прав был классик: бойся своих желаний, они имею свойство сбываться. Не ты ли, Джонни, хотел найти свою дочь? Пожалуйста, вот она, перед тобой. Только, что же ты скажешь ей, папаша? О, окажись его собственный отец таким же безответственным мерзавцем, каким вырос Хоггарт, он знал бы, как поприветствовать его. Оставалось надеяться, что его дочка таких слов не знает... - Очень приятно, Лили, - но где же мать? Помнится, Элис всегда была хорошей матерью, гораздо лучшей, чем женой. Неужели она..? Наверное, сейчас бродяга должен был бы ощутить боль потери, ужас осознания конечности некогда близкого человека, наверное, чувство вины, но... ничего. Простая констатация факта, данность, которую невозможно изменить. Джон никогда не любил жену - ему не о чем и не о ком горевать. И только об одном событии своего прошлого бездомный горевал - о том, что дочь никогда не назовет его "папой", не позовет на школьный спектакль, выпускной, не познакомит с парнем, которому сразу же захочется выбить с десяток определенно лишних зубов... Теперь у мужчины появился шанс, но как его использовать... Абсурдно предполагать, что малышка с визгом броситься ему на шею, услышав сухое "Я твой отец". Джон припомнился старый фильм, в котором закованный в черную броню злодей точно так же признавался главному герою (кажется звали его Люк), на что тот кинулся на новообретенного родителя со световым мечом... И тут Судьба-индейка выкинула очередной фортель. Жалобно заскрипела входная дверь, после чего людей оглушил лязгающий, дребезжащий, высокий звук падения чего-то тяжелого и металлического, видимо той самой двери. А потом хруст, словно кто-то не очень легкий, по ней еще и прошел... Хоггарт тут же обернулся на шум, пусть чужаков он пока и не мог видеть, загородив спиной ребенка за прилавком. Острие ножа вызывающе блеснуло в тусклом свете готового закатиться солнца на уровне груди бродяги. Если сильно напрячь слух, то в абсолютной тишине, такой непривычной и неприятной жителю мегаполиса, можно было едва-едва расслышать, как шаркают по полу неизвестные... люди? монстры? - Ничего не бойся и никуда не убегай, - отрывисто, сухо рыкнул мужчина, глянув через плечо на дочь. Вот когда пригодится накопленное раздражение, выплеснется злость не только от упрямства девочки, не только от страха перед неведомым, но и от нереализованного желания приложиться к бутылке. Организм, непривычный к ограничениям и отказам, требовал алкоголя. А еще очень хотелось курить...
Сара Мэтьюз: Чёрт. Чёрт... Чёрт! Как это всё было не вовремя, не к месту и некстати! Впрочем, стоило ли удивляться: вряд ли эти проклятые порождения нового мира могли хоть когда-нибудь оказаться не лишними. "Проклятые порождения". Впору было невесело усмехнуться, ведь Сара и сама была как раз одним из тех созданий, кого считала мерзкими тварями. Велика ли разница в том, что они пожирали человеческую плоть, а она - частицы души? Девушка послушно отступила за спину Хоггарта, что было вполне логично и для испуганной девочки-подростка. Ох, не так она себе представляла знакомство с "отцом", совершенно не так. Почему проклятому монстру вздумалось сунуться именно в этот супермаркет? Сара, на снимая рюкзак, отвела руку за спину и сунула в боковой карман. Нашарив большой складной нож, единственное своё подобие оружия, девушка осторожно выглянула из-за спины мужчины. Ложный облик ложным обликом, но погибать не хотелось ни в своей шкуре, ни в чужой, даже если нож в руках не слишком вписывался в облик хорошей двенадцатилетней девочки. А хотя... Если подросток выжил целый день в этом аду, если умудрился отделаться несколькими царапинами и ушибами, но не лишился ни головы, ни конечностей, ни разума, почему бы ему не носить с собой складной нож? На всякий случай. С другой стороны, Сара, даже будучи старше дочери Джона, вряд ли могла представить серьёзную угрозу для какого-нибудь исчадия ада, будь он даже ростом с собаку. Что в её руках, что в ладошках Лили - нож оставался только мизерным шансом урвать у судьбы право на жизнь. В супермаркете, между тем, темнело так же быстро, как и за окном: резко, быстро, внезапно, как будто выключили свет. Отсутствие электричества в этом новом мире только сейчас показалось девушке по-настоящему трагедией. К чёрту мобильный телефон, ноутбук и прочие современные прибамбасы, не до них: тут бы увидеть, что за тварь подбирается ближе, надеясь полакомиться двумя людьми. Жаль, что у Сары вместе с остальными метаморфозами не появился какой-то особый монстрячий фермент, который отучил бы тварей соваться к себе подобным. Или хотя бы что-то, что давало понять существам: этот человек уже кем-то выбран на ужин. Не лезь, мол, моё. Как территория, помеченная зверем. Сару передёрнуло от такой мысли, и она снова, в который раз за последний сумасшедший день пообещала себе никогда не уподобляться таким, как то существо, что пришло за ней и новообретённым родителем. Девушка огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы пригодиться в борьбе с ночной тварью, но рядом были только полки с маслинами и прочими консервами. Хоть бы фонарик, хоть бы чёртов фонарик! Сара отступила за спиной Хоггарта в соседний ряд, не очень-то надеясь, что рядом с продуктами обнаружится отдел электроники, и была права. Зато там, прямо за очередной полкой, до которой девушка не успела добраться, обнаружилось кое-что, вынудившее Сару зажать рот свободной рукой, чтобы не закричать: буквально у самых ног девушки валялось - именно валялось, не иначе - то, что ещё недавно, наверное, было человеком. Вот только теперь остались кости со следами окровавленной плоти на них да разорванная в клочья одежда. Даже следы крови кто-то весьма голодный прибрал - слизал, должно быть. Сара внутренне содрогнулась, в ужасе представив на месте незнакомца себя и Джона Хоггарта спустя несколько минут, но тут увидела то, что заставило её воспрянуть духом. В двух шагах от останков нашёлся чудом уцелевший фонарь, довольно большой, наверное, охотничий - Сара в них не разбиралась совершенно. Брезгливо - а вдруг в крови? - схватив фонарь, девушка заозиралась, ища взглядом какое-то оружие, которое должно было быть у защищавшегося от монстра человека, но увы. Это исследование не заняло у Сары и полуминуты, но насколько близко за это время успела подобраться к Хоггарту неизвестная тварь, девушка не имела представления. Поэтому, вернувшись к Джону, она постаралась держаться поближе. Из них двоих хоть что-то противопоставить порождениям самой преисподней мог только он. Сара же могла лишь помочь. Кажется, днём этих тварей было не видно. Может, они попросту боялись света? Девушка нацелила фонарь вперёд и нажала кнопку: широкий и довольно мощный луч света рассёк сумрак торгового зала на несколько шагов вперёд.
Джон Хоггарт: Было немного страшно, не за себя, свою шкуру Джон давно уже не берег из-за малой ценности оной, за ребенка. Впервые в жизни, в сознательной и трезвой жизни взрослого мужчины, а не обиженного на мир избалованного юнца, он нес ответственность за кого-то кроме себя, больше даже - за собственную дочь. И не мог, просто не имел права подвести, опростоволоситься, проиграть и оставить девочку на растерзание монстрам. Ошибочно будет сказать, что Хоггарт, узнав фамилию малышки, тут же воспылал отеческими чувствами к ней, осознал и проникся фактом возвращенного отцовства, отнюдь. Он переживал за Лили не больше, чем за любого другого ребенка, оказавшегося бы в такой непростой и опасной ситуации под его защитой. Бездомный поудобнее перехватил нож, ссутулил плечи и приготовился у худшему...Странное дело - все эмоции, перехлестывающие через край в стрессовых ситуациях словно притупились, стали не такими яркими и острыми, не подталкивали в спину, не покалывали миллионом иголочек пятки, кончики пальцев и плечи. Словно присутствие кого-то постороннего, слабого и беззащитного, кого-то, перед кем хотелось казаться лучше, чем есть на самом деле, держало в узде буйный нрав бродяги, напоминало про сдержанность и здравомыслие. Затаив дыхание, напрягая зрение, вглядывался мужчина в густеющий полумрак магазина, ожидая нападения в любую секунду. И тут в спину ударил желтоватый, не такой яркий, каким должен быть, но все равно ослепляющий луч света. Стой Хоггарт лицом к нему - не отделался бы быстрым, непродолжительным морганием, ослеп минуты на четыре, не меньше. Первые пришедшие на ум ругательства свернулись на языке в неприглядный комочек и осыпались злым, полным раздражения, которого не могло ничего сдержать и перекрыть, рычанием сквозь зубы. И именно на него, видимо приняв издающие такие звуки существо за сородича, откликнулись низко и утробно проникшие в магазин твари. Подали голос и тут же появились и сами, быстрые, поджарые, худые, но одновременно с тем грузные и нескладные, как и положено живым трупам. В те времена, черт, прошло всего 3 дня, а о первых 24 часах после катаклизма вспоминаешь, как о годах, Джон еще не разбирался во всей этой классификации зомби, придуманной какими-то выжившими умниками-ботаниками, и только много позже узнал, что Рок столкнул его и Лили со Спринтерами. Но для него это были просто чудовища, желающие убивать и пожирать. Уроды приближались, не сводя уродливых, но еще вполне человеческих, рож с живых людей. Луч света выхватил черты одного из них, и Хоггарт невольно дернул руку с ножом, желая опустить тот острием вниз, и отступил на шаг назад - перед ним был его старый приятель еще по "степенным" семейным четырем годам в Лондоне. Билли Норман, пожилой выпивоха-кассир, всегда тепло и с сочувствием смотревший на молодого охранника, разрываемого собственными страстями и эмоциями, всегда помогал и недрогнувшей рукой наполнял пустой стакан парня. И второй раз на вечер земля из-под ног бродяги готова была уйти, а голова кружилась от нежелания принять и осознать увиденное. Нет, он просто не может резать Нормана, не способен даже замахнуться, как следует... А ради дочери, Джон, ради своей Лили, которую эти твари сожрут и не подавятся? Хоггарт заставил себя поднять оружие и занять устойчивое положение. С этого места сдвинут только его труп.
Сара Мэтьюз: В какой-то момент Саре захотелось самой стать ребёнком, испуганно завизжать и, в панике прикрывшись руками, забиться под какой-нибудь прилавок, словно он мог спасти от монстров, как спасало когда-то глубоко надвинутое одеяло от ночных кошмаров и лезущих из-под кровати вымышленных страшных рук. Спрятаться, укрыться, задержать дыхание и закрыть глаза - я в домике! - надеясь, что проклятые твари не заметят, не увидят, не унюхают, не почуют и уйдут мимо, искать другую жертву. Как бы не так... Стоило лишь взглянуть в одно лицо - изменившееся, лишённое разума и чувств, но всё же пока ещё вполне похожее на человеческое, - как все надежды на благополучный исход таяли, словно те самые кошмарные сны перед рассветом. Только от снов вреда никакого, а эти твари способны были убить, притом медленно и мучительно. Наверное. Таких Сара ещё не видела и была бы счастлива не встретить больше никогда. Сколько их было впереди, девушка сразу не заметила, но как минимум два силуэта луч фонаря вырезал чётко и ясно. Сара с сомнением покосилась на оружие в руках Хоггарта. На что способен с ножом один-единственный мужчина, давно не занимавшийся спортом и махнувший на себя рукой, против двух, если не больше, неведомых существ, о чьих способностях и Джон, и его лже-дочь не имели ни малейшего понятия? Сара взглянула на свой собственный нож и чуть было не запаниковала снова. От неё-то пользы и вовсе никакой, будь она в облике Лили или даже своём собственном: вряд ли ей хватит сил толком ударить тварь, даже если она соберётся с духом. Впрочем, последнее не вызывало сомнений: Сара отлично понимала, что их жизни висят на волоске, и сейчас не время для морализаторских домыслов; о хорошести своего поведения она подумает позднее, пока что надо было как-то спасаться. Девушка с лёгким удивлением покосилась на Хоггарта, когда тот сделал шаг назад. Страха как такового - вернее, более сильного, чем раньше, - она в мужчине не чувствовала, а значит, не испуг заставил его отступить. Сара понадеялась, что Джон всё же ещё видит в своей жизни хоть что-то хорошее, чтобы побороться за неё. А потом одна из тварей ломанулась вперёд - и девушка, взвизгнув, хватанула с полки очередную банку маслин и, размахнувшись, изо всех сил бросила прямо в голову проклятого монстра. До метателей ядер и молотов Саре, конечно, было как пешком до Гватемалы, но, в отличие от новообретённого папочки, она хоть спортом регулярно занималась. Поэтому и надеялась, что банка если не боль твари причинит, то отвлечёт хотя бы, пока Джон будет делать что-то более... действенное. Благо, банок под рукой было сколько душе угодно. Сомнительные снаряды, но хоть что-то. Не глядя за результатом первого броска, всё ещё держа в одной руке фонарь, светом которого пыталась ослепить тварей, Сара потянулась за второй банкой.
Джон Хоггарт: Банка по лбу - не самое действенное средство от зомби, но тварь хотя бы замедлила ход, а то уж больно ретивая попалась. Хоггарт старался не думать о том, что перед ним старый друг, с которым немало выпито, которому открывал душу, пуд соли съедал под дрянной джин. Это монстр, урод, который уже не помнит себя, готовый наброситься на всех и каждого, у которого нет души, а значит это уже не Билли Норман, а хищник, животное. И его нужно уничтожить. Не ради общего блага и безопасности, плевать на них Джон хотел, ради того, чтобы этот природный убийца не сожрал его самого и девочку, прячущуюся за спиной. Но ребенок попался боевой, тут ничего не скажешь, не ревет, не прячется, не дрожит, отбивая зубами "Аве Марию", даже пытается помочь: сперва фонарь, теперь банками кидается. Смелая дочка, вся в отца... А зомби тем временем приободрился, пережив унизительное попадание жестянки в лоб, и вновь попер на мужчину с ножом. За ним, как за пресловутым вождем революции, шло еще двое таких же подгнивающих молодчиков. Приятного мало, веселого и того меньше. Бродяга втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, на нападающих смотрел исподлобья, нож перехватил обратных хватом и нацелил острие предводителю в горло. Главное, не думать, что перед ним знакомый человек, главное не дрогнуть душой и рукой в самый ответственный момент. - Приготовься бежать, - выплюнул скороговоркой Хоггарт, не ожидая даже, что его услышат и поймут. Умом мужчина понимал, что удерживать всех твоих здесь дело гиблое, а умирать бездомный сегодня не собирался - у него еще были планы на жизнь, и какие-никакие амбиции, чтобы не умирать от лап и зубов каких-то полудохлых уродцев. Джон резко выкинул руку с ножом вперед, метя вожаку монстров в горло или лицо. И, можно сказать, имел успех, нож вспорол серую мертвую кожу, перерубил трахею, но сильный удар в правое плечо, едва ли не опрокинувший человека на спину. Мужчина вынужден был сделать несколько шагов назад, нелепо взмахнув руками, чтобы удержать равновесие и остаться на ногах. Как любой человек, познавший основы выживания в уличных драках, он знал: упасть - умереть. - Беги! Сам он не мог последовать этому мудрому совету, по крайней мере пока.
Сара Мэтьюз: Раз. Два. Три. Как в детской считалочке, водя вытянутым пальцем от носа к носу, чтобы на последнем счету повысить голос, указывая на кого-то. Раз зомби, два зомби, три зомби. Тянуло нервно рассмеяться, а то и не нервно даже, а попросту истерично, поддавшись слабости, которая уже не первую минуту подтачивала и без того не самое крепко самообладание девушки. Вот только поддаться слабости сейчас было равносильно самоубийству, а Сара, как бы ни ненавидела свою новую, ещё не до конца познанную сущность, с жизнью прощаться совершенно не хотела. Особенно теперь, когда среди этого жуткого кошмара появился какой-то проблеск надежды пусть не на нормальное, но хотя бы мало-мальски терпимое существование. Жить хоть как-то всё же лучше, чем отдаться на растерзание вечно голодным злобным тварям. Сара даже думать забыла о том, что ей надо придерживаться образа двенадцатилетки. И впрямь не до того. К тому же, как ей казалось, любой более-менее неглупый подросток способен на какие-то решительные действия в ситуации, когда есть риск не дожить до совершеннолетия. Инстинкт самосохранения в конце концов! Последнему Сара и отдалась на все сто, когда Хоггарт, кое-как отбившись от ближайшей твари, дал команду бежать. Сара ещё успела бросить вторую банку - кажется, это были оливки с анчоусами, гадость-то какая! - в жуткую морду наступавшего вторым монстра, чтобы выиграть для них с Джоном ещё одну-две лишних секунды. А потом, точно послушная дочка, развернулась - и сиганула по проходу между стеллажами. Наверное, девочки в двенадцать лет так быстро не бегают, но последнее, что волновало Сару в данный момент - сохранность её легенды. Как ни удобна казалась ей возможность прицепиться к Хоггарту, а не искать пищу невесть где и невесть как, но выжить хотелось ещё сильнее. Поэтому Сара наподдала, разве что не намереваясь слишком удаляться от Хоггарта. Не то чтобы она считала себя способной по-настоящему помочь или была этакой героиней, рискующей собственной шкурой ради совершенно чужого человека, но... Но и совсем не думать о бегущем рядом Джоне тоже не могла. А потому, когда её вдруг осенило, Сара резко свернула за очередной стеллаж и махнула фонарём, привлекая внимание Джона. - Сюда! - выкрикнула она звонким голосом Лили, и, показывая пример мужчине, побежала вдоль самого стеллажа, почти прижимаясь к нему. Потому что по самому центру прохода всё ещё лежали останки какого-то не слишком удачливого человека. Да, от него остались только кости со следами плоти, но если даже Сара чувствовала неприятный запах, исходящий от тела, то и голодные твари должны были почуять. Девушка предполагала, что умом они всё же не слишком одарены, а потому, пока исследуют останки, пока сообразят, что им осталось едва ли только кости обгладывать, пока очухаются - может быть, это подарит Саре и Джону ещё несколько драгоценных секунд на побег. Коротко обернувшись лишь для того, чтобы убедиться, что Хоггарт бежит следом, Сара вновь припустила по проходу, судорожно пытаясь сообразить, где в этом проклятом супермаркете можно спрятаться и переждать, пока твари сгинут. Какой-то зал с запирающейся дверью? Шахта лифта? Комната охраны? Куда бежать, когда за пределами здания - темнота хоть глаз выколи и, может быть, ещё более страшные твари, чем те, что ненадолго отстали?
Джон Хоггарт: Итак, их хотят убить и, предположительно, сожрать. Вопрос, кто? Если вспомнить все продукты книго-, игро- и киноиндустрии, можно предположить, что это зомби. Но где же тогда куски гниющей плоти, отваливающейся от костей, зловоние, медлительность и грузная неповоротлтвость, неупокоенное кладбище по соседству? Эти уроды были более чем узнаваемы, ходили, пусть и шаркая, но довольно шустро, атаковали быстро и издавали довольно грозные звуки, способные заставить поджать хвост любого цепного кобеля. Да и о каких зомби, существах фольклорных, сказочных, может идти речь посреди Лондона в нашем, а не в каком-то другом мире?! Хоггарт ругнулся, все еще пятясь, мечтая словить ускользающее равновесие. Обычно с ним такое бывало вечерами после пары бутылок джина или дрянного виски под ириску, а сопровождали его при этом улыбчивые зеленые человечки, а не монстры с оскаленными пастями, один вид которых отрезвлял получше ледяной воды и вида полицейского. И все же госпожа Удачи, а может Господь Бог, смилостивилась над бродягой и облагодетельствовала точкой опоры. Хоггарт ухватился рукой за край стеллажа с банками, которые еще недавно кидала в чудовищ Лили, и, наконец, твердо стал на ноги, а потом, поднатужившись, перевернул полку с банками под ноги хищникам, в надежде, что это их хоть как-то задержит. И, вестимо, побежал только что раздавшийся крик ребенка. Возможно, она нашла выход? Или компактный, компактный огнемет, чтобы сжечь к чертям собачьим эту нежить со страниц комиксов. Сзади мужчина слышал хруст ломающегося дерева, скрежет сплющивающейся под ногами, не чувствующими боли, жести и утробный рык. А эти твари оказались не только шустрыми, но и сильными. Черт! Черт! Дьявол! Да как же бороться с ними? За свою школьную жизнь и недолгое студенчество, Джон узнал не так много доподлинно точных, академических ответов, но был уверен, про то, как воевать с зомби им не рассказывали. Вот и говори после этого о практической пользе школьных знаний! А ведь всегда чувствовал, что академическая наука в жизни не пригодиться: ни в бродяжничестве по подворотням и притонам британской столицы, ни сейчас, когда на кон поставлены жизни его и дочери. Где по дороге брюнет перешагнул, а вернее перепрыгнул, через обглоданный, бескровный труп и внутренне содрогнулся, сбившись с ритма, но удержался и не оглянулся... На какое-то время торопливое шарканье и мерзкие звуки, издаваемые голодными чудовищами, сменился треском, лязгом и чавканьем... Даже к горлу бывалого, знакомого с истинной мерзостью, вонью, грязью и массой других отвратительных вещей, Хоггарта подкатил комок, никак не желающих проглатываться. Мужчина тряхнул головой и продолжил забег, не теряя девочку, бегущую впереди, из виду. Может сказалось нервное перевозбуждение, а может страх или поспешность, но тяжелую железную дверь на склад Хоггарт заметил не сразу. Только отбежав от нее шагов на десять, обернулся и присмотрелся - точно, тяжелая, запирающаяся обычно на кодовый замок, сейчас отключенный из-за отсутствия электричества, дверь, не вдруг такую выломаешь. - Ребенок, ко мне! - скомандовал бездомный, отворяя дверь - было ну очень тяжело это сделать, сил хватило только не неширокую щелку, куда сам мужчина мог протиснуться с трудом, ободрав руки, грудь, плечи о косяк. Но все же проникнув в неожиданное убежище, Джон ждал, следя за сходом, когда же к нему присоединиться и Лили. Случись что, выбраться на помощь он вряд ли успеет. Поэтому оставалось надеяться, что дочка его уродилась не только смелой, но и быстрой. По крайней мере, восемь лет назад за этим подвижным, ртутным чудовищем в комбинезончике было не угнаться.
Сара Мэтьюз: Когда за тобой гонится некоторое количество зомби... Нет, не так. Когда сами по себе зомби - настоящие, реальные, опасные, способные убить, вовсе не плод воображения или ночной кошмар - существуют в мире, в первую очередь в любом нормальном человеке срабатывает инстинкт самосохранения. Сара нормальным человеком не была, просто человеком, впрочем, тоже, но даваться в руки голодным опасным тварям не хотела точно так же, как любой из тех, кого после этой встряски мира ещё можно было назвать хомо сапиенсом. А потому бежала она во весь опор, в последнюю очередь думая о сохранении легенды. Хотя, судя по звукам позади, Джону и самому явно было не до приглядываний к внезапно нашедшейся дочери. Услышав за спиной чавканье и хруст перемалываемых костей, Сара с трудом сдержала подступившую к горлу тошноту и старательно начала прогонять всплывающие в воображении образы монстров, поедающих не просто останки, но живого человека. Саре никогда не приходилось видеть мёртвых, даже отца кремировали в закрытом гробу, не поднимая крышку - уж больно его изувечило в аварии. А с тех пор - никто из близких девушки не умирал, а за этот день она благополучно умудрялась обходить смахивающие на мёртвые тела фигуры по большой дуге. Сара никогда не была чрезмерно впечатлительной, однако эти звуки не просто поражали, но отдавались внутри чем-то глубоко мерзким и неприятным. Это всё было неправильно, неестественно, нереально - и невыносимо ужасно оттого, что всё же оставалось настоящим. Сара едва успела затормозить, когда Хоггарт её окликнул. Медлить и долго раздумывать не стала - тут же послушно метнулась назад, решив, что если уж Джон позвал, значит, обнаружил хоть что-то, похожее на укрытие. Так и вышло, к счастью - девушка заметила щель между тяжёлой железной дверью и косяком и, определив это место как склад или хранилище, сразу же попыталась юркнуть туда. Зомби вырос как будто из-под земли прямо перед Сарой, и у девушки внутри всё отмерло - настолько сильным был испуг, волной прокатившийся по позвоночнику, поднимая тонкие волоски на теле. Почему-то краткого кинематографического пересказа прожитых лет перед глазами Сара не увидела, хотя именно это обещают обычно в мгновения смертельной опасности. Впрочем, трагически погибать в забытом всеми богами супермаркете за полшага от спасения девушка совершенно не намеревалась, а потому сделала первое, что пришло в голову: засветила ярким лучом фонаря прямо в голодные глазищи зомби и, пока тот секунду приходил в себя, с тихим взвизгом просочилась следом за Хоггартом. Первое, что Сара сделала, оказавшись внутри, - прислонилась спиной к двери, надеясь помочь Джону прикрыть её, чтобы мерзкие твари не пробрались следом. И обвела лучом фонаря внутренне пространство их убежища: ещё не хватало натолкнуться на гнездо каких-то других тварей вместо тех, что остались снаружи.
Джон Хоггарт: С напряженным, ни разу не музыкальных "шварк-хрясь" дверь закрылась, намереваясь погрузить людей в мир тьмы и неизвестности. Но не тут-то было - как же все-таки удачно сложилось, что Лили нашла фонарик. Яркий бледно-желтый свет разрезал черноту, давая Хоггартам возможность рассмотреть, куда же их загнало желание выжить. Белые матовые стены, такие же пол и потолок и стройные ряды крюков, на части которых болтались, как гротескные, уродливые елочные игрушки, туши животных, куски мяса, костяные остовы, белые ленты сала, серебристые от инея и мелких льдинок. Одним словом, всего того, чей вкус начисто стерся из памяти Джона за восемь лет. Укрытие их было морозильной камерой. Бродяга грубо, совсем не по-отечески и абсолютно непедагогично выругался, ничуть не смущаясь присутствия ребенка, а вернее даже не подумав об этом. Из рта мужчины вместе с каждым словом вылетало небольшое облачко пара, тающего на глазах. Интересно, почему здесь все еще морозно, если электричество отрубилось еще утром? Но факт оставался фактом - иголочки холода уже начинали покалывать нос и щеки, пытались залезть под свитер. Скоро ли помещение разморозится окончательно? Быстро ли тухнет мясо? И будут ли живы к этому времени люди, запертые здесь? Ответ на эти и многие другие вопросы мог бы знать главные технолог, но, увы, он ,кажется, не пережил этого утра. Помещение было просторным, сесть или лечь было негде, часов ни у Джона, ни у Лили не было, а еда находилась в мало удобоваримом состоянии. Одним словом, не Багамы, что и говорить... хотя где только Хоггарт не пропадал, как его Судьба не морозила, но рожденный быть застреленным и в феврале не закоченеет. А уж в гигантском, полуразмороженном холодильнике и подавно! - Не ахти местечко, но лучше, чем с зомби, не находишь? - ни к кому конкретно не обращаясь, протянул бездомный, поглаживая давно небритый, заросшей то ли длинной щетиной, то ли короткой бородой, подбородок. Других соседей по комнате у них, кажется, не было, поэтому можно перевести дух и заняться размышлениями. Но, черт, насколько же удобно делать это сидя или лежа. - Нашла что-нибудь интересное?
Сара Мэтьюз: - Д-да, - стукнув зубами, ответила Хоггарту Лили, сама толком не понимая, от холода так вышло или от страха. Хотя, наверное, оба этих ощущения сыграли свою роль в создании мелодии зубного клацанья. С губ девочки (теперь, когда опасность осталась за дверью, Сара пыталась думать о себе как о Лили) сорвался парок, скользнул вверх и растаял. Лили лениво проследила за ним взглядом, а потом точно так же неспешно огляделась по сторонам. После пробежки по супермаркету накрыло каким-то отуплением и ступором, оставалось только шумно дышать, стараясь успокоить сбившееся дыхание. Тело, конечно, сразу ощутило холод помещения, но до разума это дошло значительно позднее: сначала Лили и впрямь пришлось приходить в себя, мысленно успокаиваясь и убеждая маленькую девочку в глубине души, что самое страшное позади. Она даже сама не осознала, что в какой-то момент вцепилась обеими руками в ладонь Джона, как будто это могло гарантировать какую-то безопасность и спасение. Впрочем, почему нет? Он же спрятал их в этом холодильнике, спас от зомби. Значит, и правда защитил. Когда первая волна пост-стрессовой дрожи прошла, а зубы перестали пытаться наиграть мелодию чечётки, Сара наконец-то начала мёрзнуть. Ясное дело, при такой температуре медленная и мучительная смерть им не грозила: всё же холодильник успел изрядно разморозиться и только из-за мясных туш, которые долго не оттаивали, оставался не самым приятным местом. Умереть - не умрут, но хорошенько промёрзнуть - как нечего делать! Лили плотнее запахнула на груди тёплую кофту, которая раньше была неудобной из-за большого размера, а теперь благодаря ему казалась сущей находкой. Берет на уши надвинуть, увы, не вышло бы, так что пришлось думать об иных способах согреться. В холодильнике, к сожалению, огонь развести было невозможно: ни топлива, ни достаточной вентиляции. Так что пришлось стаскивать с плеч рюкзак: там был запрятан тёплый свитер. По размеру он, конечно, куда больше подходил Саре, чем Лили, но выбирать не приходилось. Натянув под кофту ещё и свитер, Лили озадаченно подняла взгляд на Хоггарта. Как помочь согреться ему, девочка не знала. Ну, не предлагать же бегать или прыгать! Можно было усесться рядышком и согревать друг друга, но это вряд ли помогло бы тем частям тела, которые при этом соприкасались с полом и стенами. И тут Лили вспомнила о ещё одной полезной вещице, после чего тут же снова запустила руку в рюкзак. - Вот! - победоносно провозгласила она спустя секунды, протягивая Джону фляжку, наполненную отменным виски, которое придерживала на всякий случай. Кажется, такой как раз настал. - Мама говорила, что это согревает. Если не много пить. "Не много" относительно Джона вызывало сомнения. С такого количества, конечно, взрослому мужчине не опьянеть, но всё же на пустой желудок... Захмелеть вполне возможно. А Лили не была уверена, хочет ли видеть Хоггарта нетрезвым рядом с собой. Это как-то напрягало, но выбирать особенно было не из чего, к тому же передумывать было поздно, фляжку-то она уже протянула. Разве что, опомнившись, догадалась спросить: - А мы тут не задохнёмся? В холодильниках разве бывает вентиляция?
Джон Хоггарт: Бедная малышка, за что ей весь ужас? Чем она заслужила жизнь в этом катаклизме? Хоггарт со всей доступной нежность, то есть довольно сухо и зажато, провел рукой по волосам девочки. Сложно было ощутить в этом испуганном, мелко дрожащем, слабом существе что-то родственное, нужное, нет, просто незаменимое. Джон так хотел найти своего ребенка, но вот она рядом, держится за его руку, считая защитником, а он не чувствует ничего, не знает, как себя вести с ней, неумело улыбается отвыкшими от такой акробатики губами и мучительно выискивает на дне того, что христиане зовут душой отеческие чувства. Слабый отголосок мелькнувшим цветным хвостом ящерицы, скользнувшей в расщелину между камнями, и ничего - только осознание долга. Ощущение ненавистное с самого детства и до сего момента, тяготящее, гнетущее и раздражающее донельзя. Жалось во взгляде мужчины сменилась жадным вожделением, смешанным со страхом, когда из школьного рюкзачка девочки появилась фляжка. Пожалуй, не было сейчас на свете ничего желаннее заветного глотка спиртного. Всего одного - разве это так страшно? Только для того, чтобы согреться, разогнать прикорнувший было на груди холод и страх, и снять головную боль, упрямо бухающую в виски кувалдой. Мужчина с благодарным кивком принял флягу и сделал один большой глоток спиртного, не особо разбирая, что же туда налито. Ка оказалось - виски. О вкусовых качествах напитка бездомный думал меньше всего, огненная волна обласкала гортань, скользнула по глотке и обожгла пищевод, оставив о себе лишь неясное воспоминание. Хоггарт, привыкший к несоизмеримо худшему виски, только неудовлетворенно крякнул, вытирая тыльной стороной ладони губы - не было удушающей спиртовой горечи и взрыва искр в животе. Мало, очень мало. И бродяга позволил себе еще один глоток. И только сила воли и непривычное и неприятное чувство ответственности не только за себя заставили отказаться от третьего причащения из фляги. Как же не любил брюнет это вездесущее "надо", как же он не хотел нести ответственность за кого-то, кроме себя... В голове прояснилось. Можно даже сказать, что грозовые раскаты похмелья сменились легкой облачностью хмеля. Уже в пору расстегнуть куртку и небрежно набросить ее на узкие плечики Лили, почти не чувствуя холода морозильной камеры. А затем, ничуть не стесняясь ребенка, откромсать от замороженной туши маленький кусочек подтаявшего мяса ножом и проглотить, почти не жуя. Для человека питающегося какой-то дрянью уже почти десять лет, да еще и голодного с самого утра, это был настоящий деликатес. Всегда посмеивающийся над сторонниками сыроедения и прочими гастрономическими извращенцами, Джон даже проникся к ним необъяснимым пониманием - это действительно было вкусно. И сытно. - Нет, воздух здесь должен быть... И даже если нет, у тебя есть желание вернуться туда? - грубовато ответил бездомный, не переставая жевать, указывая свободной рукой в сторону двери. - Хочешь конфетку? Нет, не предлагать же ей виски и кусок сырой говядины! Или это все-таки свинина? Один черт, эта не пища для маленьких девочек.
Сара Мэтьюз: За попивающим виски Хоггартом Лили наблюдала с неодобрением в не по-детски внимательных глазах. Ладно глотнуть, чтобы согреться, от этого она бы и сама не отказалась, если бы не необходимость изображать из себя девочку-подростка. Но вот пить ради того, чтобы только пить - к подобному она не могла относиться с одобрением. Сопротивлялась сама Сара, потерявшая отца в аварии, в кою ту угодил как раз когда был нетрезв; сопротивлялась и маленькая девочка, на глазах у которой взрослый незнакомый дядька глушил алкоголь, когда за дверью их поджидала неминуемая гибель. Лили ведь пока никто не сказал, что мистер Джон Хоггарт - не кто иной как её отец, а значит, и вела она себя соответственно: да, её спасли, не оставили в беде, но чужой человек всё равно остаётся чужим. Процесс питания Хоггарта вызвал у Лили почти ту же реакцию, как и несколькими минутами ранее, когда она слышала, как зомби поедают останки. Не то чтобы зрелище было совсем уж неаппетитное, Джон вроде бы не чавкал, в крови невинно убиенной коровы не обляпывался и ножом орудовал вполне аккуратно, но... Одно на другое, первое со вторым - вот и результат. К тому же оно ведь было сырое! Вот уже нет, дочка шеф-повара такую дрянь кушать не привыкла. Не то чтобы Сара слишком привередничала, тем более сейчас, когда грянуло Это, но она бы предпочла хоть как-то мясо обжарить. Или подкоптить. Высушить, в конце концов, но не сырым же лопать... Лили побледнела и, быстро отвернувшись, тут же уставилась себе под ноги, рассматривая носки туфель и кутаясь в отданную Хоггартом куртку, от которой вроде как даже вполне терпимо пахло. "Хотя бы моется - и то хорошо..." - мысленно усмехнулась она, впрочем, без толики веселья. И как раз в этот момент прозвучал вопрос о конфете. За дверью бесновались зомби, она была заперта в холодильнике с тушами мяса и незнакомым алкоголиком, превратилась в монстра, изображала ребёнка почти вдвое младше себя, а мир сошёл с ума. А этот ненормальный предлагал ей конфетку! Лили дёрнула плечами, поднесла руки к губам, прижав ко рту, а потом не выдержала - и расхохоталась. Нервно, дёргано, но при этом всё-таки не истерично. И сползла по двери, к которой всё ещё прижималась спиной, усевшись на корточки и опустив голову. Даже берет, казалось, печально поник. - Много сладкого кушать вредно, - пробормотала Лили, не поднимая глаз.
Джон Хоггарт: Взгляд мужчины, замершей на смеющейся девочке, был полон удивления, недоумения и, немного, страхом. С чего бы это? Неужели нервное перевозбуждение и, как следствие, истерика? Будь на месте Лили взрослый человек, стоило несколько раз похлопать по щекам, встряхнуть и заставить выпить пару глоткой виски, но... как вести себя с ребенком, да еще и собственным... Бродяга замер в замешательстве с недонесенным до рта куском, и дождался, когда приступ ненормального веселья прошел сам собой. Девочка просто осела на холодный пол, поникла, стала даже меньше, чем есть на самом деле, будто "сдулась". Невнятное бормотание под нос и тишина... Джон стряхнул кусок мяса с ножа, убрал его и, после того, как еще раз приложился к фляге, присел около дочери на пол, обнял ее одной рукой за плечи и привлек к себе. - А много никто и не предлагает, - в очередной раз он несет какую-то чушь. А потом еще и впихнул в детский кулачок лакричного червяка, неясно каким чудом оказавшегося в кармане куртки. Нужно было завязывать хоть какие-то дружеские связи и строить шаткие мостки доверия, иначе выжить им будет тяжело. А оставлять Лили незнакомым, чужим людям на попечение Хоггарт не хотел - он так долго сожалел о своем трусливом бегстве из семьи, о своих жизненных ошибках, о своей верности собственным "хочу" и бутылке, что просто не мог упустить такой шанс не только наконец погреться в тепле семьи, но и изменить что-то в себе. Черт, Джонни, ты же учился на педагога! Вспоминай те крохи знаний, какие успех нахватать в перерывах между тусовками и попойками... Но в голове гулял ветер на пару с хмельными парами... - Спокойно, девочка, все будет хорошо... И сам же умолк, смутившись своих слов. Он редко кому-то говорил такие слова, да и то выражение подбирал совсем иные. А сейчас... вроде бы Лили не билась в истерии и была вполне спокойна. А будет ли хоть что-то хорошо - во многом зависит от их удачливости. И обещать что-то на все сто мужчина не рискнул бы никому, даже родной дочери. Так они и сидели молча, пока, наконец, Хоггарт не решился спросить. - Слушай, у тебя часов нет? - нужно же им знать, сколько времени они тут сидят. А то так немудрено и спасительное светло дня пропустить. Откуда у двенадцатилетнего ребенка часы могут быть? А откуда у нее фляжка со спиртным взялась? Кстати да, откуда?..
Сара Мэтьюз: Перехватив лакричного червяка кончиками пальцев, Лили приподняла его до уровня глаз и осмотрела с подозрением, принюхалась даже. Пахло желатином и сахаром, выглядело... несъедобно. Вызывало сомнения, что эта, с позволения сказать, конфета была чистой после того, как повалялась в кармане куртки. К тому же такие червяки и сами по себе были гадостью, поэтому о возможности съесть это Сара задумывалась примерно так же, как о сыром мясе - с должной долей брезгливости. В конце концов, пока в городе была еда, можно было сделать запасы консервов и не думать какое-то время о перспективе скорой смерти от голода, так что девушка не собиралась пихать в себя невесть что. Тем более, что она была почти сыта совсем иным. Мысли о собственном способе питания навели Сару на размышления о новообретённом родителе. Лили скосила на него глаза, внимательно приглядываясь к присевшему вплотную мужчине, но уже без недоверия и опасения во взгляде. Так, словно просто изучала его черты, пытаясь понять, чего ей стоит ждать от него в будущем. А что ещё делать подростку в этом новом мире? Только искать какого-то взрослого, который мог бы позаботиться и уберечь. Ну, или покорно складывать ручки на груди и идти искать первого попавшегося голодного монстра, благо их вдоволь - на любой суицидальный вкус. - Да я спокойна, - вздохнув, проговорила Лили, немного расслабляясь в объятиях Хоггарта. Чёрт, это неправильно, но так ей было и правда приятнее и легче, чем одной. Вроде бы Джон был ей совершенно чужим человеком, который к тому же видел в ней не случайно встреченную девушку, а брошенную дочь, но... Но Сара боялась оставаться одна: а вдруг, если она утратить связь с людьми, то постепенно и сама окончательно перестанет быть человеком? - А вот хорошо вряд ли будет. По улицам ходят герои ужастиков и кошмарных комиксов, только супергероев не видно. Так что хорошо не будет. Лили ещё раз вздохнула, приваливаясь к боку Хоггарта - так было теплее. Впрочем, в запасном свитере и куртке с чужого плеча она и так не мёрзла, но человеческое тепло согревало куда лучше. И хотелось закрыть глаза и ненадолго отключиться. Нет, не спать, просто отрешиться на несколько минут от всех проблем. Но, кажется, с нынешнего утра эта роскошь была недоступна для всех, кто желал оставаться живым. - Неа, часов нет. У меня часы в мобильнике были, но он как раз утром сел, а зарядить уже было негде, - совершенно честно ответила Лили на последний вопрос Джона.
Джон Хоггарт: Джона поразили два момента в словах девочки. Во-первых, ее обреченный тон, только услышав который, хотелось рывком поднять ее на ноги, хорошенько встряхнуть, отвесить добрую затрещину и если не уговорить, то заставить бороться. Если хорошо уже не будет, то зачем жить? Хоггарт восемь лет бродяжничал, воровал, жил в грязи и презрении, ненавидел большую часть людей, спивался и травил себя дрянной, вредной едой и табаком, но продолжал верить, что завтра будет лучше, что новый день принесет свет и тепло, добро и перемены. А если не греть, не поддерживать в себе эту уверенность, имеет ли смысл вообще хоть что-то делать? Только лечь, живописно сложить руки на груди, как описывают в романчиках, и умереть. Человек, который потерял надежду, теряет свое "завтра", а без "завтра" ты уже не человек, в лучшем случае животное, а вообще - покойник. Джон неодобрительно покосился на дочь. Второй вещью, удивившей бездомного, были слова про мобильный. Сам он такой роскошью давно уже не располагала, как и большая часть его круга общения. А потому отвык от упоминания о телефонах, считая их непозволительной, запретной роскошью. Мда, кажется, Эллис оказалась хорошей матерью, если у двенадцатилетнего ребенка был свой сотовый. Черт, мобильного нет, а виски есть! Правильная малютка... Втоило вспомнить о спиртном ,тут же захотелось сделать еще один глоток... или не один. Хоггарт удержался, но пришлось все же высказать затаенное недовольство экзистенциальными упадническими высказываниями Лили: - Пока мы живы, сами делаем свое "хорошо", - тяжело обронил мужчина, и чуть-чуть сжал плечо девочки, чтобы приободрить. А может стоило похлопать по плечу? Как, черт дери, обращаются с двенадцатилетними девочками из нормальной семьи? Раньше Джон видел таких только на панели и всегда отворачивался с брезгливой миной, или с жалостью наблюдал за городскими бандами беспризорников, где таких девчушек было хоть отбавляй. Но ведь не скажешь же дочери "Не очкуй, ссыкуха, все будет зашибись и мы еще успеем выкурить по одной", так? - Ладно, без часов попробуем разобраться, когда рассвет. Может все же что-то съешь? Прости, стол здесь для нас не накрыт, так что выбирай из имеющегося... Конечно, можно было совершить самоотверженную вылазку в торговые ряды за консервами для дочери, но... Хоггарт все же был не настолько отец, и не настолько кретин, чтобы так рисковать. - Смотри, нам тут часов пять куковать, детка.
Сара Мэтьюз: Что именно гложило Хоггарта и какие мысли беспокоили бывшего педагога и такого же бывшего бродягу (с учётом случившегося в мире, все они теперь стали "бывшими", а в настоящем скорее походили на выживальщиков разной степени обученности), девушка представления не имела. Но если бы среди её недавно обретённых способностей, помимо умения видеть яркие образы и воспоминания, затесалась телепатия, Саре было бы крайне любопытно узнать то, о чём в это время думал Джон. Во всяком случае, она бы с любопытством отметила, что в человеке, которого, пожалуй, иные вполне оправданно назвали бы опустившимся, была такая жажда жизни и даже некий оптимизм, в условиях нового мира выглядящий почти что наивным. Но ни Сара, ни Лили мысли читать не умели, а потому девочка только озадаченно подняла взгляд на мужчину, когда он заговорил. - Вы правда думаете, что что-то ещё может быть хорошо? Когда неизвестно что случилось в мире, люди разбросаны кто куда, совершенно одинокие, чужие и потерянные... Потерявшие родных и друзей... - Лили опустила глаза на мгновение, вспомнив о матери. Её потеря отдавалась в сердце ещё большей болью, чем утрата отца в детстве. - Думаете, люди справятся? Лили тут же себя одёрнула: если она не верит в нормальное будущее и уж тем более не видит его для изменившейся себя, то совсем не обязательно разрушать чужую веру, тем более - человека, от которого решила питаться. В её интересах, чтобы он испытывал сильные эмоции. Не положительные, конечно, - их она не тронет. Но там, где есть вера, в ногу идут сомнения. Вполне сойдёт для позднего ужина. - Н-нет, спасибо, я пока не хочу есть. Успела, пока не появились вы и зомби, - тут она даже не солгала: и правда ведь поела обычной человеческой пищи, а потом ещё вытянула немного негативных воспоминаний из Хоггарта. Через несколько часов было бы неплохо ещё что-то из него вытянуть, но Джон этого не заметит, а впихивать в себя сырое мясо не хотелось абсолютно. - К тому же я... эээ... я сырое не смогу. Лучше подожду рассвета. Лили мотнула головой и с лёгким испугом - как будто очень не хотела увидеть неодобрение в глазах Хоггарта - посмотрела на мужчину. - Я не привереда, правда. Просто сырое... ну... Оно же как живое. Как будто... - Лили сглотнула и поморщилась. - Как будто как те зомби труп жевали.
Джон Хоггарт: При упоминании о схожести его обеда (он же завтрак, он же ужин) со способом питания зомби, Джона брезгливо передернуло. - Нет, это совсем не так, это по-другому! - запротестовал он, взмахнув свободной рукой в жесте отрицания. Но тут же уронил ее на холодный пол. А почему, собственно, по-другому? Точно так же он жрал труп коровы, запивая виски, как эти тварь пожирали и хрустели костями несчастного парня, так кстати притащившего фонарь в супермаркет. Возможно, когда-то давно, в прошлой жизни семьянина и охранника, Джон даже знал его. Отвращение, страх, стыд жирным комком тошноты подкатились к горлу - мужчина попробовал смыть его коротким, быстрым глотком виски и закашлялся, чуть не подавившись любимым напитком. - У меня нет другого выхода! В ответ на это слабое оправдание мысленный голос вкрадчиво напомнил - у них тоже. Хоггарт раздраженно отмахнулся от него, но заглушить так до конца и не смог. Смотреть на буроватые туши убитых коров стало невозможно, поэтому бродяга все свое внимание уделил созерцанию своих старых, грязных, потертых на коленях джинсам. Молчали оба. В какой-то момент Хоггарт начал осознавать, что "клюет носом", сморенный впечатлениями, шоком, первым опытом схватки с неведомыми чудовищами их обновленного мира и алкоголем. Стараясь отогнать сонливость, мужчина несколько раз тряхнул лохматой головой, провел ладонью по лицу, точно снимал паутину с бороды, губ и век, взъерошил и без того спутанные черные волосы. Почему он так противиться дреме? Точного и аргументированного ответа у бездомного не было, только смутное, едва осязаемое чувство тревоги, как будто невнятный шепот в трескучую, сломанную телефонную трубку. Бездомный передернул плечами, разгоняя мороз, скопившийся мурашками под свитером, разминая затекшие мышцы, начавшие затекать из-за неудобной позы. - Лили, а где твой папа? - скорее чтобы не дать себе уснуть, чем из-за искреннего интереса, поинтересовался Джон. Нашла ли его бывшая жена себе другого, называла ли малютка чужого дядю "папой" или никогда не узнала своеобразной отеческой любви? Здесь и сейчас Хоггарту было плевать. Вопрос ради вопроса. Но сердце пропустило один удар, пока мужчина ждал ответа дочери, которая вряд ли когда-нибудь узнает в бородатом, неопрятном грубияне родителя.
Сара Мэтьюз: Лили, жавшаяся к тёплому боку Хоггарта, точно так же, как и мужчина, начала клевать носом и постепенно погружаться в дрёму. Сидя настолько близко, ей было проще улавливать сильные чувства Джона, но природы его беспокойства она не понимала, поэтому попросту отвлеклась, размышляя о том, что же следует сделать после того, как они выберутся. Если выберутся. Хоггарт отчего-то говорил, что им следует ждать рассвета, но Лили не совсем понимала, почему: никто ведь не мог гарантировать, что существа уйдут. Впрочем... На свету они и впрямь не появлялись. Может, это только потому, что не успели освоиться в первый день нового мира. А может, не могут выносить дневного света. Странно, что при этом сама Сара чувствовала себя днём вполне нормально. - А? - она отвлеклась на собственные мысли и, кажется, почти провалилась в более глубокую дрёму, из которой Лили вырвал голос Джона. Несколько мгновений она вопросительно смотрела на него, осознавая вопрос, а потом опустила голову. Мысли о собственном отце снова навеяли грусть, и не пришлось даже играть, отвечая: - Папы у меня нет. Лили ненадолго задумалась. Что могла бы рассказать любящая мать единственной дочери об отце, который бросил семью ради мнимой свободы и алкогольного счастья? Вряд ли правду. Скорее уж выдумала что-то условно правдоподобное, чтобы ребёнок не считал себя брошенным, при этом не надеясь на обретение отца. - Он умер, когда я была совсем маленькая, - проговорила Лили с тихим вздохом. - Мама мне говорила, что папа был учителем. И занимался какими-то научными исследованиями, много ездил по другим городам, редко бывал дома, поэтому я его плохо помню. Но он присылал мне из своих поездок разные сувениры, я их все берегла, пока не потеряла сегодня... Лили вздохнула, закутавшись плотнее в куртку с чужого плеча. - Ну и в одной из таких поездок папа пропал без вести. Мама так говорила всегда, но я знаю: это потому что она меня жалела. На самом деле папа умер. Он хороший был... - девочка подняла взгляд на Джона и грустно улыбнулась: - Только я думаю, что лучше бы он был не таким хорошим, но оставался со мной. С нами.
Джон Хоггарт: Так вот как, оказывается, было представлено его позорное бегство от обязательств семейного человека.Оказывается, его бывшая жена на деле не такая уж и стерва, а ведь могла отделаться от расспросов малютки коротким и ничего не объясняющим "А папы нету". Нет и не будет. А она... подарки от папы...Ученый, путешественник, пропавший без вести. Неужели надеялась, что он вернется? Нет, вряд ли, скорее уже мечтала поскорее найти себе подходящего мужа и любящего отца для дочери. И не смотря на эту жесткую, хлесткую мысль, Джон испытал смесь благодарности, стыда и жалости, и к Лили, и к себе. Нет, это была ложь не для него, не про него и не для того, чтобы спасти его хорошее лицо, а только затем, чтобы ребенок с детства не столкнулся с уродством этого мира, с безразличием и эгоизмом людей. Родители не должны бросать своих детей, иначе они лишаются права ими гордиться... Но Хоггарт все равно радовался, как мальчишка, тому, какой растет дочь: сообразительная, не по годам серьезная, шустрая, здоровая, только уж очень грустная. А еще бродяга безумно, глупо и, как это часто бывает, сильно верил, что сможет все исправить, просто перечеркнет прошедшие в отдалении, наедине с бутылкой, годы, и станет для Лили таким отцом, какого она заслуживает. Он ведь сможет, правда? - Может быть он действительно пропал, а не умер? - медленно, чуть хрипловато спросил Джон. В этот момент ему просто жизненно необходимо было выпить, да не этими комариными глотками, а хорошенько так приложиться к бутылке, чтобы страх от содержания алкоголя в крови убежал без оглядки. И появились конструктивные творческие идеи, как бы так тактичнее сообщить ребенку, что он и есть ее "хороший" отец. Мда, как ни верти, получалась цитата из какого-нибудь индийского фильма, вроде "Хуанита, я твой отец?", после чего они просто обязаны спеть песню и станцевать со своими двенадцатью слонами сиртаки. Хоггарт нахмурился, представляя себе эту картинку, но не удержался и весело хмыкнул себе в бороду. - И, узнав, что тебе плохо и страшно, вернется и защитит? Ты бы хотела, чтобы папа вернулся?
Сара Мэтьюз: - Не надо со мной, как с маленькой! - тут же сердито откликнулась Лили, даже нахмурившись. Голос прозвучал звонко и сердито. - Мне двенадцать, а не два. Вы ещё спросите, верю ли я в Санта-Клауса, Зубную Фею и зомби! Тут же запнувшись, она несколько секунд просто пристально смотрела на Хоггарта, прежде чем добавить уже тише: - Хотя зомби вовсе не выдумкой оказались... Она тут же как будто сникла, вновь сжавшись в укрытии чужой куртки, настолько большой по размеру, что в неё можно было закутаться и спрятаться чуть ли не с головой. Только беретка торчала да несколько растрёпанных прядок. Заявить: "Я в домике!" - словно никакие беды и страхи не коснутся, если закрыть глаза и представить себя в безопасности. Но, увы, это так же глупо, как вера в бородатого старика в красной шубе или монетки под подушкой в обмен на молочный зуб. Интересно, если бы Зубная Фея существовала, она бы сообразила вовремя начать приносить детишкам новенькие евро-центы? - Извините, я не хотела, - проговорила Лили, не высовывая нос из своего укрытия, в котором пригрелась почти уютно. - Просто не хочу верить в то, что не сбудется. Конечно, я бы хотела, чтобы папа был жив. И мама. И школьные друзья. И соседи. И мистер Финч, который продавал самое вкусное мороженое в мире. Просто не стоит думать, что кто-то из них мог выжить. А вдруг... Лили осеклась. Над курткой показались расширенные глаза - и в этот миг ужас испытывала куда больше сама Сара, нежели девочка, чей облик она принимала. Несколько мгновений она, почти не мигая, смотрела на Джона, а потом шмыгнула носом - впрочем, без слёз и нервного блеска в глазах. - Пусть бы лучше они все просто умерли, чем превратились в зомби и чудовищ, - тихий голос девочки чуть дрогнул. - Это самое страшное. Перестать быть человеком.
Джон Хоггарт: Кем бы ты ни был, где бы не оказался, с кем бы не вел дела, важно помнить одно - прямохождение и умение говорить еще не делает тебя человеком, а коли ты когда-то заслужил честь зваться им, то будь ее достоин и впредь. Не забывай, о том, кто ты есть на самом деле. Так когда-то любил повторять отец, Мортимер Хоггарт, наставляя своего непутевого сынка на путь истинный. Позже, оказавшись в рванье в сточной канаве, Джон не раз вспоминал эти слова отца, тщетно силился осознать их и принять как руководство к жизни, но... кому станет легче от того, что, пытаясь выполнять все этим нормы поведения, которым учили родители и школа, он подохнет от голода, холода или чьего-то пера? Высокопарная, красивая фраза - не больше. И все равно всю свою жизнь Джон старался помнить, нет, не о том, кем был рожден, тут особо выбора не было, а за глупости другиъх людей он не в ответе , а о том, кем не должен стать. Мужчина коротко провел рукой по спутанным темным волосам дочери и повторил слова ее деда. Важно помнить даже в аду, в который превратился их любимый Лондон, о том, что ты человек ,а не зверь и не монстр. - Знаешь... наверное, ты имеешь право знать... - а может и не имеет. Как признаться своему ребенку, что бросил его восемь лет назад, только побоявшись ответственности? Можно ли надеяться на понимание и прощение? Сам бы Хоггарт такого родителя никогда бы не принял и не признал. И... после такого рассказа о героическом отце, можно ли разрушать этот миф, представляя то ли себя в ложном свете, то ли мать называя лгуньей? Ну какой он ученый, пропавший без вести в путешествии? Бродяга, один из тех людей, о чьем существовании все стараются забыть, и родственники, и муниципальные службы, отщепенец, безработный, пьяница, вор... Нужен ли ей такой отец? Много вопросов, ни одного удовлетворительного ответа. Девочка лишилась семьи, ей нужен защитник и опора, тот, за кого можно спрятаться, тот кто будет любить и понимать, а иногда и воспитывать, объяснять и кормить. Нельзя малышке оставаться одной в этом сумасшедшем мире. А еще Хоггарту безумно хотелось еще раз услышать, как собственная дочь зовет его "папа". - Мне кажется, что я и есть твой отец. Наверное...
Сара Мэтьюз: "Теперь главное не переиграть!" - дала себе указание Сара, а уже через мгновение девочка-подросток резко дёрнулась в сторону от Хоггарта, обронив его куртку, высвободившись от неумелой ласки и тепла, вытянулась напряжённой струной перед мужчиной и впилась в него чуть расширенными глазами. Взгляд светлых глаз был недоверчивым, озадаченным, даже немного испуганным, но вместе с тем в нём было что-то от тщательно скрываемой радости. И вряд ли можно было толком разобраться, что то была не радость девочки, в это трудное время обретшей надежду на воссоединение семьи, но Сары, которой удалась её маленькая - или не совсем маленькая - ложь. - Т-то есть к-как?! - пробормотала, запинаясь, Лили, не отводя взгляд от лица Хоггарта и не приближаясь к нему. - Что значит "кажется"?! Как такое может казаться?! Она начала нервно покусывать губы и теребить пальцами нижний край кофты, то сжимая, то выпуская из рук - точно зверёк, увидевший вдалеке хищника, но пока не определившийся, стоит ли скорее убегать куда глаза глядят или опасность минует, и зверь пройдёт стороной. - Дети либо есть, либо нет! Родители тоже! А если кажется... если кажется... - взгляд Лили заметался по холодильной камере, скользя от коровьих туш к лицу Джона, от запертой двери к неяркому фонарику, пока не остановился на фляжке, вручённой девочкой своему потенциальному родителю, который так её и не вернул. - Тогда надо меньше пить алкоголь!
Джон Хоггарт: И что на это ответить? Неубиваемая, железобетонная детская логика, перед которой он, взрослый, бывалый мужчина, просто опускал руки, плечи и голову. Стыдно, Джонни? Стыдно... Мужчина широким жестом и явно напоказ перекрестился, зажмурился, а потом еще раз взглянул на Лили. - Ну точно, ошибки быть не может - я твой отец, - заявил бездомный. Показушная бравада, лишь бы не выдать собственного смущения и волнения. А затем неуклюжий жест непривычной, чуждой заботы: набросить на плечи ребенка свалившуюся куртку. На плечи своему ребенку... Какая непривычная, но в то же время вкусная мысль. Хоггарт резко отдернул руки и заложил их за голову, не зная, а куда их еще деть. На девочку смотреть было страшно, потому что ответов на все вопросы, уместные в данной ситуации, нет и быть не может. По крайней мере таки, которые способны удовлетворить двенадцатилетнего ребенка, выросшего без отца. А правда была отвратительна даже самому Джону. Взгляд упал на флягу, все еще на одну треть полную: глоток спиртного - это так просто, это так понятно, он снимает все вопросы и разрешает не искать ответы, он одновременно упрощает и усложняет жизнь, а еще он мастерски умеет давать иллюзию, что завтра, вот как только пройдет опьянение и похмелье, все будет хорошо, ну, по крайней мере, лучше, чем вчера. Прекрасная анестезия как для тела, так и для души... Рука сама обхватила горлышко фляжки, но так и не не поднесла ее ко рту. - Меня зовут Джон Хоггарт... Ну вот как-то так, - пожал плечами бродяга. - И я рад, что с тобой все хорошо.
Сара Мэтьюз: "Получилось?" - мелькнула мысль и тут же скрылась. Саре предстояла самая трудная часть её маленького спектакля: финал. Кульминация уже миновала после "чистосердечного признания" Хоггарта, к которому девушка шла всё то время, пока они вдвоём сидели в запертом холодильнике. Сара никогда не считала, что обладает какими-то особыми актёрскими способностями. Ну, что там девушка может? Изобразить лёгкую обиду, если молодой человек вместо романтической комедии в кино предпочтёт фантастический боевик. Сыграть удивление и восторг, когда друзья устроили на день рождения вечеринку-сюрприз, о которой она узнала ещё недели полторы назад. С искренним страданием в глазах сообщить преподавателю, что запоздала со сдачей исследования из-за ужасной боли в области чего-нибудь. Так, будничная ерунда, то, что может всякий. Но лгать вот так, глядя в глаза и даже почти чувствуя всё то, что могла бы ощущать юная Лили Хоггарт - это было внове. А ещё напоминала о себе совесть. Та самая чёртова тварь, что цеплялась когтями где-то в области затылка, давила и колола всякий раз, когда с уст Сары-Лили срывался очередной обман. Это не вспоминая уже о ложном облике и истинной сущности; о последней девушке и вскользь-то думать не хотелось, не то что анализировать. ...Итак, реакция девочки-подростка на такое вот заявление. Реакция. Реакция. Сара какое-то время молча смотрела на Джона, продолжая теребить край кофты, и даже никак не отреагировала, когда "папа" с неумелой заботой накинул ей на плечи свою куртку. Саре было до одури жалко этого человека. Да, она сама выбрала именно его, чтобы "прицепиться", но сперва Джон казался всего лишь никчёмным бродягой, не просыхающим и не имеющим ничего по-настоящему светлого в душе. Выходит, она проглядела. Потому что Хоггарт, оставаясь бродягой, пьяницей и безответственным человеком, негодяем всё же не был. И ещё умел что-то чувствовать - это она поняла по такому вот неумело заботливому жесту. "Господи, что же ты делаешь?" - сама у себя спрашивала Сара, сжимая пальцы на ткани кофты и пристально глядя в лицо Джону. Ей было жалко и его, и себя, и их обоих, и этот перевернувшийся вверх тормашками мир. Жалко настолько, что к глазами подступали слёзы. И Сара даже почти не солгала, когда Лили с тихим всхлипом бросилась в объятия новообретённого отца, вцепившись в его потрёпанный свитер, закрыв глаза и спрятав лицо на груди.
полная версия страницы